«Мы делили апельсин…», а далее все знают, но Вы делили наше всё? А мне довелось!

Как-то, ну как вчера это было, пришлось поучаствовать и, даже скажем прямо (к моему стыду), стать участником почти свершившейся сделки по расчленёнке «Нашего Всего», а понятнее, – А. С. Пушкина. Вы думаете в конце 20-го века этого не может быть? Или какие-то некрофилы собрались? А вот фигушки! И эта странная история такова.

Была очередная командировка и это была командировка в Красноярск, где Лебедь отмечал годовщину своего губернаторства (чудны дела твои Господи), а мы пытались проследить его «творческий» путь и выяснить – а как же живут простые жители Красноярского края при таком харизматичном губернаторе. Пересылали материалы в Москву, всем эти материалы очень  нравились и нам продлили командировку ещё на две недели (о боже!, целый месяц здесь торчать!), а командировочные, между прочим, всего 100 рублей в сутки и попробуй выжить в городе со столичными ценами на эти деньги, когда «Столичный салат», как сейчас помню, стоил в гостинице 69 рублей ( и это микропорция!). (Слава взятому из Москвы салу!). Но «Песня совсем не о том».

Однажды (опять это словечко), утром ко мне заходит в номер корреспондентка, странная девушка с разноцветными глазами (может помните? Жирик её запихнул в мерседес?) и говорит : «Женя, сегодня в театре им. Пушкина будет встреча с с Астафьевым, но мне это нахр не надо, а главное – по окончании вечера раздадут пятитомник Пушкина, издание которого спонсировал Толя Быков (кто помнит). Так ты ничего не снимай, а изображай, что снимаешь!» Я, естественно, спросил, -«А мне, что, тоже будет этот пятитомник?», на что Юлия (назовём её так) ответила – «Конечно!»

В театре я изобразил бурную деятельность – передвигался между сценой и зрительным залом, делал вид, что снимаю зрителей, зажигая накамерный свет. То есть, отработал по полной программе! (Камера 12 кило и штатив 10 кило – потаскайте ка для игрищ!)

Но к делу. По окончании действа, часа через два, Юленька уходит за обещанным и приносит перетянутый синтетической верёвочкой пятитомник. На мой, совершенно справедливый, вопрос : «А где мой Пушкин?», девушка сказала, что выдающие Пушкина «быки» от Толи Быкова, сказали : «А зачем оператору читать? Он не читатель! Пусть смотрит в камеру и этого снего хватит. Ишь чего! Пушкина захотел!».

После этих слов я (внутренне) «взвился» и, совершенно спокойно, внешне, сказал Юлии, достав из кармана острейший «Victorinox», прилетевший в «сердце Азии» в багаже : «Хорошо! Тогда я разрезаю третий том, по корешку, пополам, кидаем монетку, а там как судьба ляжет- кому 1,2-й с половинкой третьего, а кому 4,5-й с другой половинкой третьего Тома.». Надо была видеть разноцветные глаза Юлии (один коричневый, другой голубой – бывает же такое!), когда она меня стопанула и воскликнула : « Не надо! Я попробую решить эту проблему!».

Через десять минут она пришла с ещё одним пятитомником Пушкина ( правда через две недели за перевес пришлось платить в аэропорту, но это так – мелочи).
Остаток командировки я, вечерами, перечитывал стихотворения Пушкина, соотнося их с письмами, точнее, датами написания. Увлекательнейшее действо (в смысле – чтение). Могу посоветовать каждому, кому подвернётся длительная командировка, ну…, так…, на месяц – проведите её с Пушкиным!

3

А поутру они проснулись, или, – на другой день после весёлого полёта.

Написал «А мне летать, …, а мне летать охота», но, наверное, кое-кого может заинтересовать – а что же было дальше, после полёта? Попробую рассказать, жалко маловато окно редактора в группе «Ликбез».

4

Машина, посланная из села, забрала нас довольно быстро, так как Николай, перед последним трюком, прошёлся на бреющем полёте над селом, вызвав метель из перьев уток, кур, гусей, обезумевших от рёва летящего на предельно низкой высоте самолёта и, вполне возможно, проклятия хозяек домашней птицы.

Вечером хозяин бесчисленных стад овец пригласил нас в баню, где самым главным действующим лицом оказался некий профессор из Челябинска и не потому, что он парился как-то необычно, а потому, что он беспрерывно рассказывал об Аркаиме, об ариях, о Стоунхендже и прочих подобных мегалитических сооружениях. Остановить его было просто невозможно, да слушатели ему попались уж очень благодарные – сидели открыв рты, а закрывали их только для того, чтобы перевести дух от лавины интереснейшей, неведомой для нас информации, в которой профессор был большой дока.

После бани, за столом (не без возлияний, конечно), когда профессор продолжил погружать нас в пучину древности, прозвучал первый тревожный звоночек, в виде предложения режиссёра профессору, забыть на время об Аркаиме, поговорить о чём нибудь другом, но профессор был неудержим. И до сих пор я никак не могу понять, а что это такое было, почему последовало подобное режиссёрское предложение. Это была мудрость человека уже сталкивавшегося с подобным, или он, как говорится, задницей чувствовал, что подобная говорливость добром не кончится? А, может быть, всё гораздо проще? Достал его профессор – чересчур много информации, перегруз мозга и катастрофически быстро исчезающие со стола закуски, еда и выпивка? Как знать, но спрашивать об этом надо было тогда, по горячим следам.

Прилетев на следующий день на раскоп, выбрали точку для съёмки, поставили профессора так, чтобы на заднике был раскоп, ассистент-звукоинженер с удочкой (такая телескопическая штука с микрофоном) встал сбоку, режиссёр рядом с камерой, после чего крикнул : «Мотор!», камера начала запись, и задал наводящий вопрос.

Произошедшее после этого трудно описать. Глаза у профессора округлились и забегали, вид стал какой-то виноватый, он как-то съёжился, сжался и начал издавать некие звуки, постоянно вертя головой, как будто ища себе помощника : « Ааа, эй, понимаете ли, значит так, эээ, как вам сказать, нууу, значит…» и всё, минуты на три – о ужас!, в таком духе. Режиссёр, конечно, крикнул : «Стоп!», камера остановила запись и тут профессор преобразился, – расправил плечи, а на вопрос режиссёра : «Может вам нужно собраться, проговорить всё перед записью?», гордо ответил : «Нет! Я полностью готов!».

Что было дальше, спросите Вы? «Мотор!», безумный испуг, «Бе и Ме», «Стоп камера!». И так повторялось раз пять, семь, после чего режиссёр предложил профессору прогуляться, я мы, сбившись в кучу, начали держать совет – а как быть!?, что делать!!?? Ведь понятно, что без живого комментария профессионала и знатока, отснятый материал практически ничего не стоит! Одним словом, – Ужас, ужас, мамочка! В процессе обсуждения, недолгого, минут на десять, мнения звучали самые разные, от : « – Может погуляет и ещё попробуем?», до : «-Бесполезняк всё это! – Ничего не выйдет! – Он так боится камеру, что непонятно что с ним делать!», пока не прозвучало, непонятно кем высказанное, но показавшееся всем весьма здравой мыслью : «Да накатить ему стакан коньяка, и если после этого не запоёт как птичка по весне, то здесь закрываем лавочку и попробуем разговорить его в музее, в Челябинске!». На чём все и сошлись, но, перед этим, попробовали записать «на сухую», с тем же плачевным результатом. «Накатили» – тот же результат. Подоповторили (но на полстакана) – бесполезняк. И ещё раз повторили, после чего запись стала невозможной из-за заплетающегося языка профессора.

Впрочем и в Челябинске результат был практически нулевой. Очень печально. В моей же практике это был первый случай, когда человек так терялся и просто боялся камеры, что было неплохим опытом, хотя в дальнейшем с подобными клиническими случаями я сталкивался не часто. Точнее, – всего лишь три раза и до сих пор не знаю, а что с этим делать? Действительно, а что делать, если даже такое проверенное лекарство, как коньяк, не помогает?

4
Авторизация
*
*

Вычислите: *Капча загружается...


Регистрация
*
*
*
Пароль не введен
*

Вычислите: *Капча загружается...


Генерация пароля

Вычислите: *Капча загружается...