Многие стихи Ларисы Емельяновны Миллер иногда кажутся и не написанными даже, не рождёнными в муках творчества, а словно бы вылившимися в процессе беседы, свободной живой речи. Здесь почти не встретишь замысловатых рифм, неожиданных сравнений и броских парадоксов: они текучи как свет, простодушно откровенны, обнажённы и вместе с тем очень целомудренны. Какая-то неизъяснимая мудрая «детскость» и умудрённость немало пожившего на свете отражаются тут друг в друге.

Коль хочешь жить, то, жизнь любя,

Беги, мой милый, от себя,

Беги, мой милый, прочь бросайся,

Покинь себя, беги, спасайся.

Покинь себя, чтоб жить вовне,

Вне всяких “я”, “моё” и “мне”,

И вне своей болящей плоти,

Всегда мешающей в полёте.

Не брат себе ты и не друг,

Ты сам себе напасть, недуг,

Беда, смертельная угроза,

Опасная для жизни доза

Любви и муки, и тоски,

Всю душу рвущих на куски.

Её стихи чаще всего о любви, даже когда кажется, что вовсе не о любви

Ну как же мне не повторяться,
Коль повторяется рассвет,
Коль перед тем, как затеряться,
Горит огнём осенний след,
Коль повторяется исправно
Меланхолический обряд, –
Когда листва слетает плавно
С ветвей который день подряд.
Покуда будет лист осенний
Дрожать, пылать, алеть, гореть,
Я тоже буду без стесненья
В дуду любимую дудеть.

В одном из представлений поэта к очередной премии читаем: «Поэзия Ларисы Миллер – яркий образец торжества русской речи и русского классического стиха, с его точными рифмами, лаконизмом,пушкинской, тютчевской, фетовской загадкой...» Да, это так! Однако хочется заметить, что формы классические, а темы разные. Eё гражданская лирика вплетается в её наследие, как вполне органичная часть, рождая мысли о стиле стимпанк. Не совсем стимпанк, конечно. Но в парусник поэзии 19 века, органично встраиваются темы современные.

***

С утра до ночи, день деньской
Надеюсь только на надежду,
Что обитает где-то между
Безмерным счастьем и тоской.
Как ни слаба и ни робка,
Она меня не подводила,
Каким-то чудом выводила
На белый свет из тупика.

***

Никто ведь не должен тебе ничего.
Ты праздник хотела? Придумай его.
По песне скучаешь? Ты песню сложи
И всех окружающих приворожи.
По свету скучаешь? Чтоб радовать свет,
Ты сам излучи его. Выхода нет.
***
А Россия уроков своих никогда не учила,
Да и ран своих толком она никогда не лечила,
И любая из них воспаляется, кровоточит,
И обида грызёт, и вина костью в горле торчит.
Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью.
Матерится она и ярится, и кашляет кровью.

Однажды журналист, спросил у поэтессы: «У Вас так много светлых стихов потому, что их, наверное, проще писать?» Она ответила: «Нет, их писать труднее.
В жизни так много трагичного, почти невыносимого, что найти причину, повод для радости невероятно трудно…»

Главное в поэзии не столько умело подобранные слова, способные передать чувства пишущего, но и возможность улавливать эмоции и настроение стиха читающим, благодаря ритму. Такие качели во времени и личном пространстве.

У каждого из нас – свой дивный, странный мир,

Наполнен он несхожими, особыми мечтами…

Невидимых границ, тончайших паутин,

Которые, увы, придумываем сами.

У каждого из нас – свой личный, фарс и стиль,

И сердце есть – ранимое, но чуткое до боли,

То вверх несет, то вниз, и шторм сменяет штиль,

Судьба для нас давно – распределила роли…

У каждого из нас – свой вымышленный Рай…

Душе позволен пир, вкушая плод запретный,

Где чувственность эмоций прольется через край,

Созвучен он мелодии, единственной, заветной…

У каждого из нас – свой дивный, странный мир,

Наполнен он не схожими, особыми мечтами…

Невидимых границ, тончайших паутин,

Которые, увы, придумываем сами (Л. Миллер)

Психолог Виктория Шиманская отмечала, что эти качели – от автора к читателю – вполне объяснимы. Ритм лежит в основе всех процессов жизнедеятельности человека и в основе мироустройства. Сердцебиение. Дыхание.  Смена дня и ночи. Приливы отливы. Лунные циклы. Времена года. Поэзия – одно из самых гениальных достижений человечества.

А я бы не ставила точки над «и»,
Поскольку люблю не конец, а начало,
Люблю, чтобы утро улыбкой встречало
И мной пополняло счастливых ряды.
Я б верила только лепным облакам,
Летучим, изменчивым в небе далёком.
Я б верила только неведомым срокам,
Ответам уклончивым, обинякам. (Лариса Миллер)

Изливать свои чувства в стихотворной форме, запечатлевать в рифме свое мироощущение, мечтать о будущем, вспоминать о прошлом, одновременно обращаясь к миллионам и при этом наедине с собой, доступно только поэзии, величайшему из искусств Приоритет поэзии признавали и великие художники («Поэзия – живопись, которую слышат» [Леонардо да Винчи]), и великие композиторы («Есть два убежища от жизненных невзгод: это поэзия и музыка [П.И. Чайковский]),  и даже философы («Поэзия – музыка души» [Вольтер])

Меня как-то  смущает возможность применения понятия “смерть” к словесному штампу. Если это штамп, то, значит, часто используется, повторяется.

Древние греки говорили, что человек жив до тех пор, пока жива память о нём. Память близка востребованности. Если мы мысленно обращаемся к дорогому нам человеку, если мы делимся с ним самым сокровенным,  просим у него совета, то он для нас жив. Даже если его давно уже нет на Земле.

Также и со словом. Коли  слово востребовано, то, значит, оно  живо. Другое дело, что применение штампов обедняет и мысль, и общение, и словарный запас. Штамп закрывает в определённом смысле дорогу любви к слову, как таковому. Но, при всём при том, штамп живёт и здравствует.

И всё-таки, какое же  слово тогда  является по-настоящему живым? Если довести “живость” слова до идеала, то, наверное, это не что иное, как придумывание слова. Так часто делают дети. Но ведь такое случается редко…. Впрочем, моя любимая бабушка тоже иногда занималась словотворчеством.

Бабушка была великолепной рассказчицей. Но правда у неё чудесным образом переплеталась с выдумкой. И часто выдумки было больше, чем правды. Она не использовала словесных штампов в силу своей неграмотности, но её речь была именно живая, завораживающая слушателей, с элементами диковинных словесных конструкций. Может, поэтому,  её рассказы были изумительны и слушатели нередко сидели с открытыми ртами.

У нас в школе одно время был сугубо женский коллектив. Женщины все разные, абсолютно. Интересы тоже. Отношение к своему труду разнились до такой степени, что между некоторыми возникала открытая неприязнь, противостояние, в которое постепенно втягивалось всё большее количество людей.

Для меня школа – маленькая Вселенная, а дети – инопланетяне. С ними безумно интересно. Интересно образовывать Школьный Парламент, по-настоящему, с предвыборной кампанией, с дебатами кандидатов с настоящими выборами с очень приличной явкой избирателей… Интересно выпускать школьную газету, тоже по -настоящему: со своей редакционной коллегией, журналистами. Интересно участвовать в олимпиадах разных уровней, побеждать в них… Радоваться творческим успехам своих юных поэтов и писателей…

Мне интересно, но отдавала себе отчёт, что у других могут быть свои интересы, что для них школа – это место, где получаешь зарплату. То есть, спокойно приходишь, даёшь свои часы, объясняешь тему (вполне прилично с хорошим качеством знаний), ставишь оценки и идёшь домой, где тебя ждут интересы, как у других людей. Некоторым моим коллегам было невдомёк, что я не «выделываюсь», что школьная жизнь для меня – это увлекательный аттракцион, захватывающая игра. И грамоты, сертификаты – это как баллы в игре.

Одной коллеге со звучной венгерской фамилией моя бурная жизнь в школе покоя не давала. Побеждали мои ученики в олимпиаде – «А вы не знали, у неё отношения с председателем комиссии – N?» Выиграли в смотре школьных газет – «Так у неё знакомство с журналистом С, вы разве не слышали». Напечатали в городском альманахе стихи моих учеников – «Так это она сама за них и написала!» До слёз обидно. А куда обиды несёшь? Конечно в семью. Родители успокаивали: «Не бери в голову! Будь выше!» и тому подобное. А зять искренно за меня переживал, подсказывал мужские (а по сути – полудетские) решения этого абсурда. На очередное моё расстроенное  излияние, он сказал: «Было бы такое среди мужиков, я бы Вам подсказал решение: пол – литра на двоих – и вы друзья до гроба». Слово за слово… То ли «на слабо», то ли совсем уж от безнадёги (хуже уже не будет), но пошли за коньяком. В очень красивой литровой бутылке, импортный, дорогой (половина моей премии точно ушла), с  красивой этикеткой «Ничего, что много, – наказывает зять, – будете прощаться – скажите, что есть повод встретиться ещё».

Ладно! Узнала адрес в учебной части. Зять отвёз (оказалось какое-то общежитие), а в напутствие сказал: «Ну если что – звоните!» И я пошла на ватных ногах с ощущением, что совершаю безумнейший поступок. Поднялась на третий этаж, в мрачном заставленном какими-то шкафами коридоре отыскала комнату, постучала.

Дверь открылась. На пороге О.Н. в японском кимоно, с карандашами вместо заколок в причёске, с необычным макияжем… И я… С бутылкой в одной руке и пакетом с лимоном и виноградом в другой… Долгое молчание…  Я забыла, что надо сказать, чтобы было неожиданно и смешно, как зять научил, а О.Н. в ступоре от неожиданного визита. Не помню, кто вперёд очнулся. То ли я со своим «Можно?», то ли О.Н. – «Заходите».

Небольшая комната. У окна кресло-кровать, справа диван – два спальных места, живут вдвоём с дочкой-студенткой, которая учится в Ростове, приезжает не каждые выходные. Она каждый вечер одна, после гибели мужа они с дочкой как попугаи-неразлучники никогда не расставались, очень скучает теперь по ней.

И так мне эта ситуация показалась знакомой (у меня сын в Ростове, приезжает редко), что я забыв всё, чему учил зять, напрямую брякнула, зачем пришла. И что Таганрог мне тоже не родной, и что друзей пока не завела, и что с детьми-школьниками нашла отдушину своей обыденности… Короче за рассказами о перипетиях своих  жизней и не заметили, как уговорили всю бутылку и О.Н. достала ещё и свою – початую. Но странное дело – ни в одном глазу… Мы грозненцы – немного чеченцы, независимо от национальности, а алкоголь у чеченцев под большим, смертным запретом, поэтому, казалось, как у не умеющих пить, у нас должны бы уже давно  отключиться всякие способности: думать, говорить, передвигаться. А вроде всё получалось… До того момента, пока, попрощавшись и спустившись вниз, застыла на ступенях крыльца подъезда… Четыре ступени… С Эльбруса легче сойти… Зять, увидев меня, пошёл быстрым шагом к крыльцу… На одну ступеньку я всё-таки как-то спустилась, потом меня зять подхватил. А вот как в машине оказалась – убей не помню: то ли помог доковылять, то ли на руках  меня донёс – не говорит, посмеивается только.

Но вот странное дело: помог его совет. Ни разу больше О.Н. не сказала обо мне ни одной гадости. Мало того, раньше, когда я использовала женские способы и предлагала ей участие в каких-либо мероприятиях, она презрительно кривила губы, теперь сама помощь предлагала… По-настоящему сдружились. Жаль, что в конце учебного года уехала она в Ростов к дочке.

P.S. Эти воспоминания не появились бы, если бы случайно не вспомнился недавно Максим Завьялов. Когда меня спросили: кто это? Я ответила: “Учительница первая моя” по этикету в интернете и добрый, весёлый человек”. А потом ассоциативно припомнилось, как в полемическом запале он сказал мне примерно так: “Вы ведь тоже иногда, наверное,  и водочку попиваете”… Как меня тогда это оскорбило: я вся такая учитель высшей категории, а тут такие инсинуации… Нет, я не кичилась этим своим званием. Ну разве стыдно гордиться тем, что твой труд высоко оценён, ведь гордятся же геймеры своими высшими достижениями, высоким уровнем! Я просто (честно) тогда забыла про тот случай с коньяком.

Так что , рассказ этот посвящается Максиму Завьялову. Весёлому и доброму человеку! Почему-то уверена на 99,9%, что он узнает об этом посвящении 🙂

И oднaжды y вpaт cпpocит Aнгeл мeня:

Есть в этой книге глава, которая называется”Сказанули” – такое хитрое словечко: может быть глаголом (от сказали), а может и существительным, то есть маленькие смешные высказывания. Посмешу Вас на ночь глядя.

Часто задумываешься, скольких людей спас врач А.П. Чехов, став писателем.

Кроме суда и прокуратуры никто не имеет права глумиться над человеком.

При аварии двое пассажиров погибли, а четверым помогают врачи.

Убийств стало больше, а изнасилований – меньше, это свидетельство ухудшения питания населения.

Запомните номер телефона оперативной службы, занимающейся квартирными кражами в вашем районе.

До позднего вечера отправляли свои потребности и права избиратели города.

Мэр бросил бюллетень, и так была поставлена жирная точка в избирательной кампании.

Ко дню города весь город будет празднично украшен. На площади будет установлена трибуна, а также дополнительные мусоросборники.

Главное событие сегодняшнего дня – рождение Христа. Предлагаем репортаж с места событий.

Пять тысяч километров и столько же часовых поясов разделяют берега тихого Дона и студёной Ангары.

Однако наряду с положительными успехами имеются и отрицательные.

В разыгранной комбинации ладья с матом проходит на другую половину поля…

Если Вы хотя бы пару раз улыбнулись, я буду очень рада. Улыбка продлевает жизнь.

Глава 11

“Прежде всего-что может быть слаще и драгоценней самой жизни?Но кому обязаны вы возникновением ее, если не мне(глупости)?Скажите, пожалуйста, разве голова, грудь, рука, ухо или какая другая часть тела из тех, что слывут добропорядочными, производит на свет богов и людей?Нет, умножает род человеческий совсем иная часть, до того глупая, до того смешная, что и поименовать-то ее нельзя, не вызвав общего хохота.

Скажите по совести, какой муж согласился бы надеть на себя узду брака, если бы, по обычаю мудрецов, предварительно взвесил все невыгоды супружеской жизни?Какая женщина допустила бы к себе мужа, если бы подумала и поразмыслила о опасностях и муках родов и о трудностях воспитания детей?Но если жизнью мы обязаны супружеству, а супружеством мне(глупости), то сами вы понимаете, в какой мере являетесь моими должниками.

Глава 23

Не война ли-рассадник и источник всех достохвальных деяний?А между тем, что может быть глупее, чем вступать по каким бы то ни было причинам в состязание, во время которого каждая из сторон обязательно испытывает гораздо больше неудобств, нежели приобретает выгод? Но я спрашиваю вас: когда два войска, закованные в железо, стоят одно против другого- какой толк от этих мудрецов, истомленных учением, с разжиженной, холодной кровью в жилах?Здесь потребны силачи, здоровяки, у которых побольше отваги и поменьше ума.Говорят, однако, что в военном деле прежде всего потребен ум.Да, для вождей- и к тому же ум военный, а вовсе не философский.А вообще-то война, столь всеми прославляемая, ведется дармоедами, сводниками,…., тупыми мужланами и тому подобными членами общества(в оригинале стоят более грубые слова), но отнюдь не просвещенными философами.”

В эпосе образ Лоэнгрина тесно связан с мыслью о клятвопреступлении, утрате доверия к тому, кто не держит слова. Эта легенда до XII века существовала в таком виде:

Белый рыцарь плыл по реке на золотой ладье, которую тянул за собой белый лебедь. На берегу реки одиноко сидела печальная красавица. Как только взгляды молодых людей встретились, в их сердцах вспыхнула любовь. Рыцарь сказал, что может жениться на прекрасной девушке при условии, что она никогда не попросит его открыть ей своё имя и происхождение. Но в первую же брачную ночь красавица нарушает клятву, и тогда появляется ладья, запряжённая белым лебедем и рыцарь исчезает так же загадочно, как и появляется.

Немецкий поэт-певец (миннезингер) Вольфрам фон Эшенбах (1170 – 1220) в своей рыцарской поэме «Парсифаль» раздвинул границы этой легенды и создал своё прекрасное произведение. В поэме Эшенбаха, Лоэнгрин уже не просто орудие провидения, наказывающее преступившего клятву, его образ становится выпуклее, живее. Он обрастает достоинствами благородного рыцаря: он защитник чести, достоинства женщины, спаситель её от клеветы, славный правитель и  любящий и мудрый муж.

В поэме появляются дополнительные сюжетные линии, герои. Исчезнувший брат главной героини, Эльзы, в смерти которого она клеветнически обвиняется. Король Германии Генрих Птицелов, мудрый и справедливый. Злодеи – чёрный рыцарь  Тельрамунд, обвинивший Эльзу в якобы убийстве собственного брата, и поверженный Лоэнгрином в честном поединке герцог Клевский со своей злобной женой Урсулой (с ней-то и связана тема искушения героини).

Именно герцогиня Клевская во время крестин родившегося у Эльзы сына смогла посеять в сердце Эльзы сомнение.

«Что ты ответишь сыну, когда он спросит тебя, как зовут его отца? Безродным вырастет твой сын. Не будут ли спрашивать  его злоречивые люди: «В какой лачуге рождён твой отец?”- бросает в злобе Урсула Эльзе.

«Помертвела Эльза от неслыханной обиды и гордо ответила герцогине Клевской:
«Пусть неизвестно имя моего мужа, но он покрыл себя славой. Ни разу ещё не был он побеждён.»
Когда же гости разошлись по своим покоям и Эльза с супругом остались вдвоём, он сказал ей: «Дорогая, напрасно  ты смутилась и опечалилась. Доверься своему чистому сердцу, потому что любовь – это доверие во всем и до конца. Что для тебя людская злоба? Имя человека – не пустой звук. имя человека – это его подвиги и добрые дела. Моя слава заменит нашему сыну моё имя.
Ничего не сказала на это Эльза, но не успокоилось её сердце. «Не будет нам счастья, пока я не знаю всего. Эта тайна убивает нашу любовь».

Всё-таки спросила, пусть и из высоких побуждений, но преступила… Спросила – и сама испугалась, помертвела: сорвались с губ страшные слова, назад не вернёшь. Она нарушила клятву! И, задрожав, упала к ногам мужа.
– Нет, нет, молчи! Не называй своего имени. Я верю тебе. И больше никогда ни о чём тебя не спрошу…
– Поздно, Эльза! – ответил рыцарь. – Ты задала вопрос и нарушила клятву. Теперь я не властен молчать. Завтра на лугу перед Анвером в присутствии всех рыцарей и баронов я всенародно назову своё Имя. Так в поэму вплетается ещё одна тема, соединившая две легенды: о святой чаше Грааль и о рыцаре Лебедя.

Раскрывая своё имя, Лоэнгрин рассказывает о чудесном замке – мечте всех, кто хоть однажды испытал несправедливость: «Отец  мой – Парсифаль, король Монсальвата. Служат ему самые благородные в мире рыцари, защитники угнетённых и обиженных.  Высоко в горах стоит замок Монсальват. Нет у него сторожевых башен и толстых стен, как у ваших замков. Всегда гостеприимно опущен подъёмный мост. Настежь распахнуты ворота. Каждый путник там желанный гость. Но не часто раздаются шаги на мосту Монсальвата. Тёмные мысли мешают человеку увидеть волшебный Замок. Злые дела не дают к Нему подняться. Перед замком на высоком столбе висит колокол. Если творится несправедливость, если кто-то нуждается в помощи, сам собой, без руки звонаря, начинает колокол звонить. Тогда один из рыцарей Монсальвата снаряжается в путь. Если спасёт он прекрасную девушку и они полюбят друг друга, может остаться с ней рыцарь Монсальвата, и будут они счастливы до конца своих дней. Но та, которую он спас, должна дать клятву, что никогда не спросит о его имени. Она должна довериться ему без тени сомнения и страха. Если же она нарушит клятву и спросит: «Кто ты?» – рыцарь должен вернуться в свой далёкий замок Монсальват».

Разлукой заканчивается и поэма, однако есть существенное отличие: тёмные мысли, а не любопытство, по мнению автора мешают любящим быть счастливыми.

Здесь вы сможете прочесть саму поэму: https://stihi.ru/2012/01/30/5425

Интерес интерес к старинной легенде проявился вновь в начале XIX столетия.  Заинтересовавшись средневековыми легендами и германскими мифами, гениальный немецкий композитор Вильгельм Рихард Вагнер (1813 -1883гг.)написал оперу «Лоэнгрин», в которой соединил различные сказания о рыцаре Грааля. Литературная часть оперы существенно отличается от самой легенды и поэмы Эшенбаха. Неизменным остаётся только герой, всегда появляющийся в сияющих доспехах на ладье, запряженной лебедем, чтобы защитить невиновного.

В центре сюжета оперы оказывается история принцессы Эльзы и ее брата Готфрида, который исчез таинственным образом. Чтобы защитить девушку от Фридриха Тельрамунда, который назвал ее убийцей брата и отказался от брака с ней, появляется герой в серебряных доспехах. Таинственный рыцарь вступается за честь дамы, выигрывает поединок и вскоре женится на ней. Но при том же условии – Эльза не должна спрашивать, кто он и откуда прибыл.

Увы, принцесса и в этом произведении не сдержала своего обещания. Герой вынужден открыться всем: он рыцарь Грааля – Лоэнгрин, наделенной великой силой. Однако оставаться среди людей теперь ему нельзя. И расколдовав Готфрида, превращенного злой колдуньей в лебедя, он исчезает. Эльзе ничего не остается, как оплакивать свою судьбу.

Музыкальная часть произведения отличается необыкновенным лиризмом, который исследователи называют одухотворенным. В опере Вагнер стремился показать именно душевное состояние героев, нарушение равновесия между их внутренним миром и внешним. Это станет отличительной чертой вагнеровского стиля, а сама опера «Лоэнгрин» – символом перелома в музыкальных традициях Европы XIX века.

Чудесные произведения Вольфрама фон Эшенбаха и Вильгельма Рихарда Вагнера родились из не менее прекрасной легенды о рыцаре Лебедя, подтвердив мнение, что из прекрасного может родиться только прекрасное.

Когда Людвиг, робкий, чувствительный и обладающий богатым воображением юноша, впервые услышал оперу Рихарда Вагнера «Лоэнгрин», он был потрясён. Он попросил отца пригласить композитора и поставить спектакль для него одного. Это  положило начало отношениям, которые длились всю жизнь Людвига.

В 1864 году, когда 18-летний Людвиг взошёл на престол, он решил создать свою прекрасную сказку, замок Нейшванштейн, посвящённый рыцарю Лоэнгрину.

Людвиг не жалел денег на воплощение своих фантазий.Для работы были приглашены лучшие мастера, резчики по дереву, скульпторы, живописцы.

Король взрослел, и замок Лоэнгрина превращался в волшебное сооружение, в котором находили отражение и другие  идеи и герои опер Вагнера. Одним из них был германский поэт ХIII века Тангейзер, нашедший дорогу в подземный мир любви и красоты, которым  управляла богиня Венера.

Постепенно замок превращался в замок Святого Грааля, идеи которого воплотились в Тронном зале, где высоко вверх поднимается беломраморная лестница, ведущая к пустой платформе – трон на ней никогда не стоял…

Министры не одобряли экстравагантные поступки своего короля, король не жаловал министров… Как-то вместо кого-либо из них он пригласил на обед … лошадь.

Правда, вошедшие в сговор министры всё же нашли способ избавиться и от короля мечтателя и от его идей: Людвига и его врача нашли утонувшими в озере…

Но память об этом короле-мечтателе живёт в красивейшем архитектурном творении замке Нейшванштейн.

Однажды Людвиг писал Вагнеру: «Когда нас уже не будет на свете, наши произведения не перестанут вдохновлять далёких потомков»

Хочу сегодня дополнить пост Л.Чебатуркиной о пророчествах в стихах отечественных поэтов.Таковых, вообще-то, несть числа..

Вот В.Маяковский в своей поэме “Облако в штанах” предвидел революцию 17-го года:

“Где глаз людей обрывается куцый-

Главой голодных орд

В терновом венце революций

Грядет 16-й год”

На один год поэт ошибся..

Предвидел свою судьбу и поэт Н.Рубцов, когда написал:”Я умру в Крещенские морозы..”.Так и случилось-он был убит сожительницей в январе.

А В.Высоцкий в “Конях привередливых”-разве не предвидел свою судьбу?”Чуть помедленнее,кони,чуть помедленнее-и дожить не успел, так хотя бы допеть..”

Даже современные поэты делали пророчества-вот(страшно сказать) А.Макаревич в старой песне “Флюгер” сделал такое иносказательное предвидение:

“И время пришло-

И так замело-

Что флюгер раскачало и со шпиля сорвало.

В мечтах о добре

По зимней поре

ОН СГИНУЛ В ЯНВАРЕ в ЧУЖОМ ДВОРЕ”

Но только верьте или не верьте-

Но мне известно наверняка-

Что в городе с тех пор ни ветерка.

Нехитрый секрет-

Ведь дуть смысла нет,

Когда никто не крутится в ответ.”

Чем не пророчество?

Николай Гумилев взят под арест и приговорен к расстрелу по «Делу Таганцева». Среди представителей российской интеллигенции он одним из первых подвергся репрессиям.

Сохранились свидетельства последних минут жизни поэта.

В ночь на 26 августа 1921 года где-то на краю Ржевского полигона под Петербургом чекисты выстроили своих жертв. Мужчины, женщины, профессора, офицеры, артисты, поэты. Изможденные и полуодетые они стояли рядом с уже вырытой для них могилой.

Вдруг раздался крик старшего над чекистами: «Поэт Гумилев, выйти из строя». Среднего роста человек в помятом черном костюме с удивительно аристократичным лицом, на котором еще не зажили следы чекистских побоев, докурил папиросу и ответил: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев». После недолгой паузы раздались выстрелы. «А крепкий тип этот ваш Гумилев, редко кто так умирает», — услышал чью-то реплику руководивший расстрелом особо-уполномоченный секретно-оперативного управления ВЧК Яков Агранов.

Может быть последний рассвет Гумилева выглядел именно так, а может перед нами еще одна из окружавших жизнь и смерть Гумилева легенд. А таковых было множество при недостатке достоверной информации. Вот в 1921 году и поэт Сергей Бобров тоже описал последние минуты жизни Гумилева: «Да… Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодчество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает».

Легенды, легенды, легенды…

Лишь недавно названа точная дата расстрела. Нет полной уверенности в месте этого расстрела и, тем более, никто не знает, где поэта похоронили.

Существует ещё одна легенда. Легенда о предсмертном стихотворении поэта. В некоторые издания Гумилева оно включено в самом конце сборника, к стихотворению идет примечание: написано в тюрьме.

В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград…
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.

Я не трушу, я спокоен,
Я – поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным –
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.

Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу –
Знаю – город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.

Красиво? По-гумилевски! Очень характерное стихотворение с такими узнаваемыми образами – каравелла, шпага, воин… Даже слишком характерное. Именно так стоило бы написать рыцарю и конквистадору Гумилеву в свой последний час.

Литературоведы находятся в некой растерянности. Прямых доказательств авторства не существует. Даже, как эти стихи дошли до читателя, неизвестно: то ли они были нацарапаны на стене камеры, то ли заучены кем-то из тех, кто пересекся с Гумилевым в тюрьме, то ли записаны поэтом на бумаге и тайно переданы на волю.

Французский издатель, переводчик и русист Никита Струве уверен в подлинности стихотворения. Он считает, что стилистический анализ говорит в пользу Гумилева. Либо это написал человек, досконально знающий приемы его поэтики и умеющий ими пользоваться так, как сам Гумилев.

А вот один из крупнейших исследователей творчества великого акмеиста – Юрий Зобнин – уверен, что писать именно такое стихотворение, исполненное тайного пафоса, перед лицом смерти Гумилев бы не стал. И даже приводит свидетельство очевидца о том, что именно на самом деле было нацарапано на стене той самой камеры. Там значилось: “Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилев”.

Вопрос остаётся открытым, и каждый волен решать для себя:  отдать ли авторство этого стихотворения Николаю Степановичу Гумилёву или поблагодарить за строки неизвестного автора.

Меня удивляет, с какой проницательностью, я сказала бы, смелостью, предсказывают события, скрытые от них временем, некоторых поэты. Они, действительно, обладают  даром предвидения, пророчества, не в фигуральном, а в самом прямом  смысле этого слова. Даром, поражающим наше воображение.

Поэтическое наследие Михаила Юрьевича Лермонтова (1814-1841) таит до сих пор множество загадок. Порой даже издавна знакомые строки вдруг останавливают твоё внимание. Например, «Спит земля в сиянье голубом…» Голубое сияние Земли видно только из космоса, где голубой ареал земли кажется почти волшебным. Но Лермонтов не был в космосе и не мог видеть этого голубого свечения. Как он мог предвидеть то, что станет известным более чем через век после его смерти?

Мистическим ужасом веет и от предсказания им собственной смерти:

С свинцом в груди лежал недвижим я;

Глубокая еще дымилась рана,

По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;

Уступы скал теснилися кругом,

И солнце жгло их желтые вершины

И жгло меня — но спал я мертвым сном.

Загадка предсказаний и в том, что пророчествующим зачастую не хватало самых необходимых знаний. Лермонтов 16-летним мальчиком в стихотворении«Настанет год, России чёрный год…» предсказал исторические катаклизмы в России: революцию, гражданскую войну, голод и даже появление тирана, на чьей совести будут замученные и убитые:

 В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь — и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож

И горе для тебя! —твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

Ещё одним поэтом-пророком можно назвать  Валерия Яковлевича Брюсова (1873-1924) – это один из крупнейших русских поэтов – символистов первой четверти XX века. Он также обладал способностью предвидеть будущее. В сентябре 1905 года Брюсов написал стихотворение «Лик Медузы», где предсказывает появление нейтронной звезды (Медузы Горгоны) рядом с нашей планетой:

Лик Медузы, лик грозящий,
Встал над далью темных дней,
Взор – кровавый, взор – горящий,
Волоса – сплетенья змей.

Это – хаос. В хаос черный
Нас влечет, как в срыв, стезя.
Спорим мы иль мы покорны,
Нам сойти с пути нельзя!

В эти дни огня и крови,
Что сольются в дикий бред,
Крик проклятий, крик злословий
Заклеймит тебя, поэт!

Мир заветный, мир прекрасный
Сгибнет в бездне роковой.
Быть напевом бури властной –
Вот желанный жребий твой.

С громом близок голос музы,
Древний хаос дружен с ней.
Здравствуй, здравствуй, лик Медузы,
Там, над далью темных дней.

Несомненно, даром предвидения обладал и Николай Степанович Гумилёв (1886 – 1921).Еще в 1909 году Гумилев пишет  пророческое стихотворение «Воин Агамемнона»:

Смутную душу мою тяготит
Странный и страшный вопрос:
Можно ли жить, если умер Атрид,
Умер на ложе из роз?

Все, что нам снилось всегда и везде,
Наше желанье и страх,
Все отражалось, как в чистой воде,
В этих спокойных очах.

В мышцах жила несказанная мощь,
Нега — в изгибе колен,
Был он прекрасен, как облако, — вождь
Золотоносных Микен.

Что я? Обломок старинных обид
Дротик, упавший в траву.
Умер водитель народов, Атрид, —
Я же, ничтожный, живу.

Манит прозрачность глубоких озер,
Смотрит с укором заря.
Тягостен, тягостен этот позор —
Жить, потерявши царя!

Его пророческий дар вообще изумляет, он иногда угадывал события не только своей жизни, но и космического масштаба, например в 1917 написал, что в созвездии Змея вспыхнула новая звезда. А в 1970-е астрономы обнаружили эту звезду.

А вот  стихотворение «Еще не раз Вы вспомните меня…» не хотелось бы считать пророческим:

Еще не раз вы вспомните меня

И весь мой мир волнующий и странный,

Нелепый мир из песен и огня,

Но меж других единый необманный.

Он мог стать вашим тоже и не стал,

Его вам было мало или много,

Должно быть, плохо я стихи писал

И вас неправедно просил у Бога.

Но каждый раз вы склонитесь без сил

И скажете: “Я вспоминать не смею.

Ведь мир иной меня обворожил

Простой и грубой прелестью своею”.

Образцом такого творческого подвига, несомненно, является Михаил Леонидович Лозинский.

Открывая новую для себя книгу зарубежного автора, читатель простодушно проходит мимо фамилии переводчика, не подозревая даже, что труд переводчика и есть тот самый творческий подвиг. Читатель воспринимает книгу через призму мыслей и эмоций этого «бойца невидимого фронта», который является связующим звеном между автором и читателем. Именно от переводчика зависит, понравится ли читателю произведение, полюбят ли зарубежного автора в чужой для него стране. Поэтому переводчику так важно передать индивидуальный стиль автора, авторскую эстетику, которые проявляются как в самом идейно-художественном замысле, так и в выборе художественных средств для его воплощения.

Михаил Леонидович Лозинский стал переводчиком-профессионалом в возрасте тридцати трех лет. За тридцать пять лет он перевел 80 000 стихотворных строк и 500 печатных листов прозы.

О таланте Лозинского как переводчика вспоминает Мария Ивановна Бабанова, популярная советская актриса театра и кино: “Впервые жизнь осчастливила меня встречей с Михаилом Леонидовичем Лозинским в 30-х годах, когда наш театр приступил к работе над пьесой Лопе де Вега „Собака на сене”. Для меня это был великолепный переводчик с испанского языка, но даже тогда мы не смогли не оценить его необычайного поэтического и вместе с тем такого живого языка. В стихе совершенно не ощущался перевод, текст пробуждал легко и естественно самые различные чувства актера…  Но когда мне пришлось однажды быть у него в доме и увидеть его рабочий кабинет – только тогда я поняла, какой культурой обладает этот человек, как разнообразны его знания, как богато его поэтическое и многостороннее дарование.”

 Михаил Лозинский подарил русскому читателю “Божественную комедию” Данте. И до сих пор перевод этот не превзойден.

Произведение Данте в переводе Лозинского зрелищно. Вот ад: в бесконечном мраке, на фоне бушующих огненных рек и ревущего моря, грозных скал и топей болот слышны стоны грешников. Словно скульптуры возникают фигуры политических противников Данте. Они вступают в беседу. Поэт бранит и уличает своих противников, а бесы крюками сталкивают их как грешников в кипящую смолу. Эти страницы “Божественной комедии” приводили его противников-современников в неистовство.

Однако произведение насыщено многочисленными иносказаниями и аллегориями, которые были понятны только современникам Данте. А так как Лозинский был сторонником течения “ближе к тексту”, над переводом ему пришлось очень упорно поработать. Одна из встретившихся трудностей – терцины. Это особый способ стихосложения, родоначальником которого и был Данте. Таким образом, чтобы перевод был точным, следовало сохранить терцины и в произведении на русском языке. Вторая трудность – суть политических споров героев Данте. Вот как сам Лозинский говорит о своей работе: “Данте я начал переводить задолго до войны, когда еще служил в Публичной библиотеке, и приходилось переводить по вечерам, после утомительного дня. Это потом уже я смог перейти на полставки, потом на четверть ставки, а там и совсем бросил службу. Очень много времени занимала подготовительная работа: потребовалось множество сведений обо всех упоминаемых Данте лицах и тому подобное. Что знал — нужно было проверить, чего не знал — найти. И так, по зернышку, набралось двенадцать печатных листов комментария. Это, конечно, дало мне весьма многое. К тому же я имел свободный доступ ко всем фондам Публичной библиотеки. После всего этого работа над терцинами шла очень интенсивно, и “Ад”, например, я перевел за одиннадцать месяцев“.

Вот для примера читателям этого поста начало «Божественной Комедии», написанной терцинами:

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу.

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще…

“Ад” вышел в 1939 и 1940 годах. Оба издания разошлись мгновенно. К началу войны Лозинский закончил «Чистилище». Издать не успел, поскольку Ленинград оказался в кольце блокады. Рукопись «Чистилища» Лозинского принял на хранение Эрмитаж. Самого же переводчика эвакуировали самолетом, а поскольку вес багажа был жестко ограничен, понадобилось специальное разрешение взять с собой чемодан с материалами. (https://ygashae- zvezdu.livejournal.com/104748.html

О периоде работы над частью “Рай” вспоминает ученик Михаила Леонидовича, Игнатий Михайлович Ивановский: “Во время войны, в Елабуге, Лозинский трудился над окончанием перевода Данте в маленькой проходной комнатушке, тут же дочь стирала пеленки — родилась внучка Наташа. Не хватало не только хлеба, но и бумаги. Форма поэмы Данте чрезвычайно трудна, а записывать черновые варианты перевода было не на чем. Для белового текста раздобывалось что придется, чаще всего обложки исписанных тетрадей и старых брошюр. Внутренние стороны обложек были чистыми, на них можно было писать.”

В 1946 году Лозинский получил за этот труд Сталинскую премию.

Сохранились воспоминания об этом событии Николая Семёновича Тихонова (заместителя руководителя Союза писателей СССР А.А. Фадеева). В 1946 году Тихонов пришел к Сталину за утверждением кандидатов на Сталинские премии. Разговор был примерно таким:

— Какое главное литературное событие года, товарищ Тихонов?

— Несомненно, выход в свет, наконец-то в полном виде, перевода “Божественной комедии” Данте, товарищ Сталин. Большой положительный резонанс у нас и за рубежом. Переводчик — Лозинский.

— Это действительно хороший перевод?

— Выдающийся.

— Почему Лозинского нет в списке кандидатов?

— Видите ли, товарищ Сталин, в положении о Сталинских премиях сказано, что они присуждаются только за оригинальные авторские произведения.

— Ну что ж, если нам мешает Положение, мы его изменим.

Изменённое положение стало поводом к награждению позднее и других переводчиков Государственными премиями.

Закончить своё эссе о Михаиле Леонидовиче Лозинском я хочу двумя цитатами. Одна принадлежит И.М. Ивановскому: “Когда я беру книгу, переведенную Лозинским, меня охватывает чувство предстоящего праздника и вместе с тем надежности. Я могу полностью довериться переводчику. Все, что может сделать талант, трудолюбие и рыцарски честное отношение к делу — сделано. На таком высоком профессионализме вообще держится человеческое общество, держится цивилизация. Будь Лозинский не переводчиком, а, скажем, хирургом, на операцию к нему можно было бы лечь без страха, с легкой душой.”

Другая – А. А. Ахматовой: “В трудном и благородном искусстве перевода Лозинский был для ХХ века тем же, чем был Жуковский для века ХIХ.”

Ду Фу – выходец из старинного чиновничьего рода, в котором несмотря на бурные исторические перемены, нравственные ценности сохранялись и приумножались. Поэзия Ду Фу внушает оптимистическую веру в неизменное тор­жество духовных начал. На государственной службе и в своей семье он воплощал в жизнь идеалы древнего  конфуцианства. Соотечественники назы­вали Ду Фу ши шэн — «совершенномудрый в поэзии».

Лежа, греюсь на солнце
В беседке, у сонной реки,

И, стихи повторяя,
Гляжу я в далекую даль,

Облака проплывают
Спокойно, как мысли мои,

И усталому сердцу
Ушедших желаний не жаль.

А природа живет
Непрерывною жизнью своей,

А весенние дни
Так прозрачны теперь и тихи.

Не дано мне вернуться
На лоно родимых полей,

Чтоб развеять тоску —
Через силу слагаю стихи.

Жаль

Зачем так скоро
Лепестки опали?

Хочу,
Чтобы помедлила весна.

Жаль радостей весенних
И печалей —

Увы, я прожил
Молодость сполна.

Мне выпить надо,
Чтоб забылась скука,

Чтоб чувства выразить —
Стихи нужны.

Меня бы понял Тао Цянь
Как друга,

Но в разные века
Мы рождены.

Стихи в пятьсот слов о том, что у меня было на душе, когда я из столицы направлялся в Фэнсян

В Дулине
Человек в пеньковом платье,

Хоть постарел —
А недалек умом:

Как мог такую глупость
Совершать я,

Чтоб с Цзи и Се
Равнять себя тайком?

А просто
Во дворце я непригоден.

И надо мне
Безропотно уйти.

Умру — поймут,
Что о простом народе

Всегда я думал,
До конца пути.

И сердца жар,
Бредя тропой земною,

Я отдавал народу
Всей душой.

Пусть господа
Смеются надо мною,

Но в громких песнях
Слышен голос мой.

Не то, чтоб не хотел
Уйти от шума,

И жить, не зная
Горя и тревог, —

Но с государем,
Что подобен Шуню,

Расстаться добровольно
Я не мог.

Не смею утверждать,
Что ныне нету

Людей, способных
Управлять страной,

Но, как подсолнечник
Стремится к свету,

Так я стремился
Верным быть слугой (осень 755 г.)

Имя Пратчетта пришло ко мне случайно. Из ночной переписки с таким же как и я мающимся от бессонницы:

-ПРАТЧЕТТ (капснула случайно) имя для меня новое. не в смысле  звучащее незнакомо, а нечитанное вроде бы…

– Могу “подкинуть” – для пополнения “библиотеки” – и в печатном виде и в аудио. 🙂
Вообще-то, это один из “монстров” фэнтези, придумавший “Плоский мир” – с картами, описаниями, огромным количеством персонажей и т. д.
Более 50 книг, звание самого популярного автора Великобритании.

В тот день ни загрузить книгу, ни продолжить разговор не смогла: закончилась месячная подписка на интернет. Глупо вышло: несколько секунд после полуночи и бац! месяц закончился. Очень было обидно. Прежде всего на себя саму: почему я решила, что если оплатил 23-го вечером, то и закончиться оплата должна вечером, а не в полночь с 22-го на 23-е?

На следующий день, зарядив интернет, продолжила знакомство с Пратчеттом.

Всего им написано более 70 книг, которые переведены на 37 языков мира. Общий тираж его книг на разных языках превышает 80 миллионов.

Понравилась статья о нём:  «Почему Терри Пратчетт больше, чем просто популярный автор фэнтези?»(Объясняем, чем Плоский мир хорош для поклонников фэнтези и тех, кто терпеть не может этот жанр)  https://eksmo.ru/selections/pochemu-terri-pratchett-bolshe-chem-prosto-populyarnyy-avtor-fentezi-ID15448286/

Фэнтези дает Пратчетту возможность даже в волшебном антураже говорить о проблемах современности. Например, о ксенофобии, социальном неравенстве и других важных темах. Эту особенность его произведений критики назвали сатирическим фэнтези. Но, юмор Пратчетта добрый, если и сатирический, то без сарказма. Автор, даже посмеиваясь над своими героями и ситуациями, в которых они оказываются, очень любит их.

«Местные жители не спешат обращать внимание на чужие проблемы, они жадны до развлечений, постоянно ругают власть и недолюбливают чужеземцев. Старики ворчат, что раньше огонь был теплее, а теперь все пользуются новомодными алхимическими спичками. Городская стража расследует убийства в духе современных полицейских детективов. В общем, все как у людей».

Много у Пратчетта алогизмов, что делает некоторые фрагменты текста смешными:

• «Саймон все делал неумело, и это получалось у него по-настоящему хорошо».
• «Он был честным человеком и всегда считал эту черту самым большим своим недостатком».
• «Гленда улыбнулась и заспешила дальше бросать вызов всему на свете. По крайней мере, всему, чему она смела бросать вызов»

Герои Пратчетта такие разные, что поражаешься фантазии этого удивительного человека. Каким великолепным даром надо обладать, чтобы построить свою империю, создать запоминающихся героев, в каждом из которых частица его самого, его души, его характера. Даже когда, на первый взгляд,  герой совсем не похож на самого Пратчетта. Каждый из его героев «зажил» в Плоском мире своей жизнью, говорил и поступал так, как мог сказать и поступить именно он, а не кто-то другой. Наверное, именно это и отличает гениального писателя, от простого рассказчика.

Бывало ли у вас, что читая, вы будто зависаете и не можете дальше осмысливать читаемое, потому что фраза, мысль , мелькнувшая в тексте, не даёт вам покоя. Требует, кричит: «Остановись, перечитай! Это важно!» Так было и со мной много лет назад, когда читала «Колесо времени» А.И. Куприна. Признаюсь, это было обязательным для меня чтением – к открытому уроку «Любовь в произведениях Бунина и Куприна».

Вот этот фрагмент. Героиня дарит герою панно – свою вышивку с изображением павлина.

«Павлин на стене сиял, блистал и переливался при ярком свете во всем своем пышном великолепии…»

«Мне кажется странным, – говорит герой, – почему ни один великий земной владыка не избрал павлина эмблемой своей власти. Лучший герб трудно придумать. Погляди: его корона о ста зубцах, по количеству завоеванных государств. Его орифламма вся усеяна глазами – символами неустанного наблюдения за покоренными народами. В медлительном и гордом движении его мантия волочится по земле. Это ли не царственно?»

«Она слушала меня, улыбаясь. Потом сказала:

– Я думаю, Мишика, что государи выбирали себе гербы не по красоте эмблемы, а по внутренним достоинствам. Орел – царь всех птиц, лев – царь зверей, слон – мудр и силен. Солнце освещает землю и дарит ей плодородие. Лилия – непорочно чиста, как и сердце государя. Петух всегда бодр, всегда влюблен, всегда готов сражаться и чувствителен к погоде… А у павлина ничего нет, кроме внешней красоты. Голос у него раздирающий, противный, а сам он глуп, напыщен, труслив и мнителен».

А вы слышали голос павлина? С героиней трудно не согласиться. Голос павлина – голос драной кошки. И вообще, какая точная аллегория человек – павлин, верно? Как часто за внешней красотой человека нет ничего кроме самовлюблённости, самомнения, непорядочности – всего того, что мы отмечаем знаком «минус».

И напротив: человек, не обладающий безукоризненной внешностью, оказывается прекраснее всех красавцев вместе взятых.

Как важно, наверное, чтобы «павлины» не встречались в вашей жизни особенно в молодости, когда гормоны мешают оценивать и людей, и ситуации адекватно, потому что такая встреча –иммунитет уже ко всем  встречам… на всю жизнь. Со всеми вытекающими отсюда последствиями :))

Каждая строчка в точку

Приходящие. уходящие.

Люди в жизни, как поезда.

Лицемерные, настоящие,

На мгновение.навсегда.

Кто-то выстрадан. кто-то вымолен.

Кто-то послан был, как урок.

Кто-то в памяти просто именем.

А кого-то послал нам Бог.

Поначалу все просто встречные.

Только кто-то потом врастет

В твою душу и станет вечностью.

Ну. а кто-то, как дым уйдет.

Приходящие. уходящие.

Каждый в сердце оставит след.

Но однажды ты вновь стучащему

Тихо скажешь, что места нет. (Алёна Серебрякова, 2019 г.)

Вот эти последние строчки и можно считать загадкой. Всё стихотворение наполнено такими пронзительными образами, такой искренностью, что отреагировать на него можно только сердцем, которое сжимается то болью, то прозрением: “каждый в сердце оставит след”. Именно от этого, что каждый оставляет свой след в твоём сердце, он становится частью твоего сердца. И вдруг: “Тихо скажешь, что места нет”. То есть откажешь человеку на существование в твоём сердце? оторвёшь кусочек своего сердца. А куда денешь оторвав? Как-то это не по-божески…Не хочу делать категоричных выводов – хочу предложить ещё одно стихотворение на эту тему:

“Есть люди…”

Порой в нашей жизни, в её серых буднях
Вдруг появляются милые люди.
Хоть с ними ничем никогда не был связан,
Общение с ними – маленький праздник!

Они как луч света, цветенье сирени –
Собой озаряют всего на мгновенье,
Как Ангелы словно сошедшие с неба.
Тепло их Души – рядом где бы ты не был.

Они – как явленье предчувствия счастья
И с ними не хочется так расставаться.
За взгляд лучезарный их и бездонный
Их можно сравнить со Звездой или с Солнцем.

Друг друга счастливее делайте, люди!
Момента удачней, чем жизнь – не будет! (Лариса Чех)

Жизнь Джона Стюарта Милля встреча с искусством, к счастью, изменила.

Джон Стюарт Милль – удивительно одарённый человек. Благодаря стараниям своего отца, Джеймса, постоянно занимавшегося обучением и развитием сына, Джон в 15 лет отлично знал латынь и греческий язык, изучал историю мира, точные науки, логику, овладел основами экономики.  В течение всего подросткового возраста юный ученый проводит много времени, занимаясь редактированием трудов своего учителя Бентама. Он погружается в идеи философских радикалов (им еще руководит его отец). При этом Джон основывает несколько интеллектуальных объединений и начинает печататься в периодических журналах, в частности “Вестминстерском обозрении” (его основали Джеймс Милль и Бентам).

В 1824 г. молодой философ получил должность клерка в Ост-Индской компании, и в скором времени стал в ней главным судьей.

Но в 1827 г. Джон переживает то, что через время он назовет в своей автобиографии “психическим кризом”: он переносит нервный срыв, обусловленный постоянным стрессом при получении образования и ежедневным контролем властного отца, которые и становится причинами сильной депрессии.

Так или иначе Джон Стюарт Милль в 20-ти летнем возрасте пришёл к мысли, что жизнь – бессмысленное занятие, и стал подумывать о самоубийстве. На счастье, ему попали на глаза стихи Уильяма Вордсворта, благодаря им Милль остался жить, создал свои известные философические труды и встретил удивительную женщину.

Миллю потребовалось два года, чтобы найти выход из своего кризиса. Но что такого было в романтической поэзии Вордсворта — чрезвычайно эмоциональной, часто меланхоличной, автобиографической и проникнутой романтическими образами, что оказало такое глубокое целебное воздействие на Милля?

Вот как он сам это объясняет: “Что сделало стихи Вордсворта лекарством для моего душевного состояния, так это то, что они выражали не просто внешнюю красоту, но состояние чувств и мысли, окрашенные чувством, под впечатлением красоты. Они, казалось, были той самой культурой чувств, которую я искал. В них я, казалось, черпал из источника внутренней радости, сочувствия и воображаемого удовольствия, которое могли разделить все люди; которое не имело никакого отношения к борьбе или несовершенству, но становилось богаче с каждым улучшением физического или социального положения человечества. Из них я, казалось, узнал, какими будут вечные источники счастья, когда все большее зло жизни будет устранено… Мне нужно было почувствовать, что в спокойном созерцании есть настоящее, постоянное счастье. Вордсворт научил меня этому…”

Нарциссы.

Как тучи одинокой тень,

Бродил я, сумрачен и тих,

И встретил в тот счастливый день

Толпу нарциссов золотых.

В тени ветвей у синих вод

Они водили хоровод.

Подобно звездному шатру,

Цветы струили зыбкий свет

И, колыхаясь на ветру,

Мне посылали свой привет.

Их были тысячи вокруг,

И каждый мне кивал, как друг.

Была их пляска весела,

И видел я, восторга полн,

Что с ней сравниться не могла

Медлительная пляска волн.

Тогда не знал я всей цены

Живому золоту весны.

Но с той поры, когда впотьмах

Я тщетно жду прихода сна,

Я вспоминаю о цветах,

И, радостью осенена,

На том лесистом берегу

Душа танцует в их кругу.

(У. Вордсворт, перевод А. Ибрагимова)

Случайно недавно натолкнулась на статью об инцелах. Вначале даже посмеялась какой-то интересно составленной фразе. К концу статьи мысли, высказанные в ней, уже не казались смешными.

Дописывала «семейные истории» для детей и внуков – не хотелось отвлекаться, но тема зацепила и где-то прокручивалась в мозгу. Вспомнилась «Фиеста» Хемингуэя, захотелось перечитать. Перечитать, а не просмотреть, как было раньше. «Фиесту»прочла в четырнадцать. А когда тебе четырнадцать, ты, бесспорно, воспринимаешь написанное иначе, чем в возрасте. Тогда я целиком была сконцентрирована на Брет Эшли, оправдывала её, и до боли сердечной, до слёз сочувствовала Джейку Барнсу.  Считала это произведение чисто антимилитаристским. Я и сейчас таковым его считаю. Но с Брет Эшли слетел ореол женственности. Да и на Барнса  и его окружение посмотрела по-другому.  По сути, Брет – это то, какой её видят эти мужчины, а не то , что она есть на самом деле.

Финал романа и сейчас воспринимается как: «Ох, война, что ты сделала, подлая?» Но акценты сместились.  Достоинство. Вот всё же главный вектор человеческой жизни. Джейк обладал им, даже когда напивался как свинья. Брет – нет. Она эгоистична и импульсивна. Гремучая смесь, а не коктейльчик…

Интересная деталь: Хемингуэй отступает от собственной традиции – разворачивать сюжет только при помощи констатации произошедшего с героями, то есть – фактов. В «Фиесте» он включает в повествование раздумья Джейка:

«Мне все равно, что такое мир. Все, что я хочу знать, — это как в нём жить. Пожалуй, если додуматься, как в нём жить, тем самым поймёшь, каков он».

Или:«С женщинами так хорошо дружить. Ужасно хорошо. Прежде всего нужно быть влюбленным в женщину, чтобы иметь надежную основу для дружбы. Я пользовался дружбой Брет. Я не думал о том, что ей достается. Я получал что-то, ничего не давая взамен. Это только отсрочило предъявление счета. Счет всегда приходит. На это по крайней мере можно твердо надеяться».

А вот размышлений Брет – нет, есть только ощущения: «… предчувствие того, что должно случиться и чего нельзя предотвратить».

Я не выступаю против ощущений, скорее, я «за», чем «против». Но голову нужно включать? Почему «нельзя предотвратить»?

Перечитав «Фиесту», я не определилась в вопросе о вынужденном целибате, вернее, не уверена, что этот вопрос можно решать однозначно. Но я по-другому посмотрела на мужчин романа.

Пока читаю, всегда отмечаю понравившиеся фразы, они помогают понять основную мысль автора, его героев. Размышляю над понравившимися высказываниями.

Вот Барнс о корриде и отношении к ней, которое он называет:«…нашей с ним личной тайной, немного стыдной, но очень глубокой тайной, о которой знали только мы. Он всегда улыбался так, точно для посторонних в этой тайне, которую мы одни с ним понимали, было что-то непристойное. Не следовало открывать ее людям, которым не дано понять ее». Да уж, тут точно пожалеешь, что роман не перечитывала, а только пересматривала, останавливаясь на любимых его страницах.

Вот раньше воспринимала Билла, как второстепенный персонаж. Однако!

Вот несколько цитат:

Билл: «Не нужно задавать вопросы. Короток наш жизненный путь на земле. Будем же наслаждаться, веровать и благодарить.»

«Как только я почувствую, что падаю духом, я уйду. Я как кошка»,- это просто хорошая фраза. Без относительно ничего. Просто неожиданно к месту сказанная героем. Мне такое нравится.

«Мне приснился чудесный сон, — сказал Билл. — Ничего не помню, но сон был чудесный», – особенно понравилось 🙂

А рассуждения метродотеля? Это вообще – кладезь мудрости:«Ваш возраст не определяет вашу жизнь. Я видел сотни стариков, которым не было и сорока. Я видел сотни юнцов, которым было далеко за семьдесят. Пока вы слышите, видите и чувствуете, желаете и стремитесь, возраст не должен определять вашу жизнь – у вас есть всё, чтобы жить как вольный человек, который может испытать в этом мире всё»

Другими словами: Не желайте долгой жизни, не кормите себя иллюзиями, есть только здесь и сейчас и это лучшее время!