Николай Гумилев взят под арест и приговорен к расстрелу по «Делу Таганцева». Среди представителей российской интеллигенции он одним из первых подвергся репрессиям.
Сохранились свидетельства последних минут жизни поэта.
В ночь на 26 августа 1921 года где-то на краю Ржевского полигона под Петербургом чекисты выстроили своих жертв. Мужчины, женщины, профессора, офицеры, артисты, поэты. Изможденные и полуодетые они стояли рядом с уже вырытой для них могилой.
Вдруг раздался крик старшего над чекистами: «Поэт Гумилев, выйти из строя». Среднего роста человек в помятом черном костюме с удивительно аристократичным лицом, на котором еще не зажили следы чекистских побоев, докурил папиросу и ответил: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев». После недолгой паузы раздались выстрелы. «А крепкий тип этот ваш Гумилев, редко кто так умирает», — услышал чью-то реплику руководивший расстрелом особо-уполномоченный секретно-оперативного управления ВЧК Яков Агранов.
Может быть последний рассвет Гумилева выглядел именно так, а может перед нами еще одна из окружавших жизнь и смерть Гумилева легенд. А таковых было множество при недостатке достоверной информации. Вот в 1921 году и поэт Сергей Бобров тоже описал последние минуты жизни Гумилева: «Да… Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодчество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает».
Легенды, легенды, легенды…
Лишь недавно названа точная дата расстрела. Нет полной уверенности в месте этого расстрела и, тем более, никто не знает, где поэта похоронили.
Существует ещё одна легенда. Легенда о предсмертном стихотворении поэта. В некоторые издания Гумилева оно включено в самом конце сборника, к стихотворению идет примечание: написано в тюрьме.
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград…
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я – поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным –
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу –
Знаю – город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.
Красиво? По-гумилевски! Очень характерное стихотворение с такими узнаваемыми образами – каравелла, шпага, воин… Даже слишком характерное. Именно так стоило бы написать рыцарю и конквистадору Гумилеву в свой последний час.
Литературоведы находятся в некой растерянности. Прямых доказательств авторства не существует. Даже, как эти стихи дошли до читателя, неизвестно: то ли они были нацарапаны на стене камеры, то ли заучены кем-то из тех, кто пересекся с Гумилевым в тюрьме, то ли записаны поэтом на бумаге и тайно переданы на волю.
Французский издатель, переводчик и русист Никита Струве уверен в подлинности стихотворения. Он считает, что стилистический анализ говорит в пользу Гумилева. Либо это написал человек, досконально знающий приемы его поэтики и умеющий ими пользоваться так, как сам Гумилев.
А вот один из крупнейших исследователей творчества великого акмеиста – Юрий Зобнин – уверен, что писать именно такое стихотворение, исполненное тайного пафоса, перед лицом смерти Гумилев бы не стал. И даже приводит свидетельство очевидца о том, что именно на самом деле было нацарапано на стене той самой камеры. Там значилось: “Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилев”.
Вопрос остаётся открытым, и каждый волен решать для себя: отдать ли авторство этого стихотворения Николаю Степановичу Гумилёву или поблагодарить за строки неизвестного автора.
Спасибо за этот пост!
Не стоит благодарностей, сама очень люблю Гумилёва.
Вы любите Серебряный век? или Гумилёва особенной любовью? Моя любовь к нему особенная, сравнимая разве только с мечтой о мужском идеале.