В аннотации к роману прочла: «Герой романа «Лавр» – средневековый врач. Обладая даром исцеления, он тем не менее не может спасти свою возлюбленную и принимает решение пройти земной путь вместо нее. Он выхаживает чумных и раненых, убогих и немощных, и чем больше жертвует собой, тем очевиднее крепнет его дар.»
Буквально уже в первых главах встретилась мысль, которую захотелось выписать: «слово записанное упорядочивает мир». Правда мешало, что это слово=текст в романе записано без соблюдения грамматических норм. Но старалась найти этому разумное объяснение, оправдывала своеобразным авторским стилем: в XII – XV веках не существовало даже деления текста на предложения (одна из причин трудностей перевода «Слова о полку Игореве), правда, в берестяных грамотах, найденных в Новгородской области, слова в XV веке разделялись вертикальной чертой.
Объяснить-то объяснила, но чтение затрудняли такие предложения, как «Он открыл глаза, сказали над Арсением» или «Голоден, отметил Иван. Факт, подтвердила Евдокия. Пусть остается» или «Твою дивизию, в сердцах воскликнул юродивый Фома». Тут ещё есть «спотыкалочки»: не уверена что выражения «твою дивизию», «факт», как и вот такие «доездился, бля», «думает, что я его кинул, вот что херово».- уже существовали в то время…
А когда прочла: «Из-под снега полезла вся лесная неопрятность – прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые (XV век) бутылки»,- вообще хотела бросить чтение.
Но крепко зацепило. Всегда было интересно, как странствовали в древности, как становились паломниками. К тому же роман о верности, о любви длиною в человеческую жизнь. Любовь Арсения и Устины, описана нежно, без пошлости, хотя и откровенно. Сцены смерти Устины и их новорожденного сына написаны так, будто писал их человек, имеющий медицинское образование, впрочем, как и часы после смерти. Но больше всего подкупает личность Арсения. Добрый, умный и мудрый, самоотверженный и отчаянно смелый, отказавшийся от собственной личности, он становится вечным молитвенником перед Богом о душах любимой и их родившегося мёртвым сына.
«Каким может быть мое спасение без спасения Устины, бывшей главным счастьем моей жизни и главным страданием? Потому молю Тебя: не отнимай у меня память, в которой надежда Устины. Если же призовешь меня к Себе, будь милостив: суди ее не по делам нашим, а по моей жажде спасти ее. И то немногое доброе, иже аз сотворих, запиши на нее».
Но возможно ли любовью и жертвой спасти душу человека, пронести память о ней сквозь всю свою жизнь; возможно ли уберечь свою земную оболочку, не стремясь ни к элементарному самосохранению, ни пугаясь препятствий на жизненном пути, ни долгих и дальних странствий? Или речь идёт не о спасении души Устины, а о наших душах?
Вот финал романа: «Что вы за народ такой, говорит купец Зигфрид. Человек вас исцеляет, посвящает вам всю свою жизнь, вы же его всю жизнь мучаете. А когда он умирает, привязываете ему к ногам веревку и тащите его, и обливаетесь слезами.
Ты в нашей земле уже год и восемь месяцев, отвечает кузнец Аверкий, а так ничего в ней и не понял.
А сами вы ее понимаете? спрашивает Зигфрид.
Мы? Кузнец задумывается и смотрит на Зигфрида. Сами мы ее, конечно, тоже не понимаем.»
Пластиковые бутылки в старину-это круто..Вот потому я и не читаю современную литературу-классики себе такого не позволяли, да и корректура бы не пропустила
“Объяснить-то объяснила, но чтение затрудняли такие предложения, как «Он открыл глаза, сказали над Арсением» или «Голоден, отметил Иван. Факт, подтвердила Евдокия. Пусть остается»”
Я с этим стилем столкнулся году так в 17-м, когда на конкурс переводил рассказ британского светилы нашего времени: прямая речь без кавычек. Даже у нобелевского лауреата Хосе Сарамаго в “Перебоях со смертью” были кавычки, отделяющие прямую речь от речи, передаваемой в воспоминаниях/изложении рассказчика.
Не читал, но по вашим словам, мораль произведения это:
“Светя другим – сгораю сам…”. Эти слова принадлежат голландскому врачу Николасу ван ТЮЛЬПУ (1593 – 1674 г.г.). Он предложил сделать их девизом самоотверженных врачевателей, а символом врачей сделать горящую свечу. Эти же слова выбиты на памятнике знаменитому русскому врачу Николаю Склифосовскому”.
Спасибо за отзыв. Я ведь только-только выползаю из удобных и мягких пелёнок классики :)) Столько, оказывается интересных находок в трудах современников. Главное подходить к их чтению без снобизма.
Спасибо, конечно, что знакомите нас с современной литературой-но для меня классика на первом месте.Сказать что-то новое сегодня очень сложно-все давно было сказано уже.Плюс погрешности стиля и языка-желания читать что-то не возникает..
Писатель начинает с неосознанного выбора — «слово записанное упорядочивает мир» / “мысль изречённая есть ложь” .
Во втором случае возникает полный подробностей бестселлер о слёзах богатых на рублёвке.
В первом Фродо Бэггинс, Ланселот в “Драконе”, планета Транай, Женерейшен Р и даже затоваренная бочкотара.
И выбор произошёл не вчера. Гулливер вернулся в 1726 году, примерно тогда же родился Мюнхгаузен, чтобы ожить у Захарова, когда все споры о “правде века” отгремели. Да и былины о службе Ильи Муромца князю Владимиру не вчера придумали.
Так что, по-моему, видение пластиковых бутылок — метки, маячки мало что определяющие.
Лайкнула, потому что нет значка пол-лайка :))
Не согласна с этим: “по-моему, видение пластиковых бутылок — метки, маячки мало что определяющие.” Они определяют. Можно, при большом доверии к автору, а оно возникло после истории любви Устины и Арсения. Покорило авторское мастерство в описании чувства: страсть – да! но при этом такая нежность, бережность, так точно подобрано каждое слово, ни капли пошлости, похоти… что пластиковые бутылки мною тоже были прощены: оторваться от книги не смогла. К тому же доверие к автору сыграло свою роль, и я подумала, что это ход сюжетный такой – со сдвигом в край попаданцев. Какое-то время читала с этим уклоном, потом пришлось возвращаться, чтобы перечитать уже под другим уклоном – ошибка автора. И тут сработала формула: понять- забыть= простить, хотя она, конечно, выведена по другому поводу .
Вы в своём праве в борьбе за чистоту жанра. Но, если можно наткнуться ночью на лешего, почему бы не могли померещатся пластиковые бутылки?