Вместо эпиграфа:”Я не носила стихов по редакциям. Было без слов понятно, что они “не в том ключе”. Да и в голову не приходило ни мне, ни моим друзьям печатать свои стихи. Важно было одно: писать их”.

Жила она довольно просто и скромно, не признавая в быту никаких лишних вещей и безделушек, так любимых женщинами. Не следила за модой, была равнодушна к нарядам, внешний облик ее не имел ни малейшего отношения к элегантности. “Со своей строгой челкой и некрасивой красотой слегка грубоватого и в то же время отнюдь не простоватого, а волевого чеканного лица – она жила отдельно от так называемой общественной жизни, оставаясь одним из загадочно выживших сильных характеров”,- писал о ней Евгений Евтушенко.

Не взыщи, мои признанья грубы,

Ведь они под стать моей судьбе.

У меня пересыхают губы

От одной лишь мысли о тебе.

Воздаю тебе посильной данью-

Жизнью, воплощенною в мольбе,

У меня заходится дыханье

От одной лишь мысли о тебе.

Не беда, что сад мой смяли грозы,

Что живу сама с собой в борьбе,

Но глаза мне застилают слезы

От одной лишь мысли о тебе.

При близком знакомстве с жизнью и творчеством М. Петровых невольно восторгаешься стойкостью духа этой хрупкой на вид женщины.

Ещё когда писала о Петровых, не могла не задумываться о её любви, о том, какой она удивительный человек – любящий, отзывчивый к чужой боли, считающей себя ответственной за свет и тепло, которое, по закону человечности, она дарит близким.

В обществе, где практически размыты были стандарты порядочности, Мария Петровых сохраняла безупречную нравственную чистоплотность, столь необходимую настоящему поэту и настоящей женщине. Иногда её жизненные принципы (писала, не рассчитывая на денежное вознаграждение) смущали окружающих.

Самуил Яковлевич Маршак, один из немногих, кого она знакомила с написанным, жаловался: “Эта женщина — мой палач! Читает мне свои стихи. Я прошу — дайте рукопись! Ручаюсь, я устрою её в издательство. – Ни за что!”

А ведь веское имя Маршака, его участие могло провести её мимо политических цензоров, зорко стерегущих чистоту советской литературы.

Однажды Самуил Яковлевич допустил даже некую бестактность, с целью пробудить в ней желание печататься: попросил её почитать стихи и протянул  свой, только что опубликованный, сборник.

Манипуляция, да, дорогие психологи?

Но Маршака можно понять – стихи Марии Петровых задевали за живое, некоторые пробирали до слёз:

Не беда, что сад мой смяли грозы,

Что живу — сама с собой в борьбе,

Но глаза мне застилают слезы

От одной лишь мысли о тебе. (1941)

Несмотря на то, что не печаталась и до своего последнего часа вообще не выпускала собственные стихи в свет, да и прославилась только в сегодняшней России, знаменита была ещё при своей земной жизни. В литературных кругах её имя “было на слуху”.

Поражает и другое воспоминание, сохранённое для нас поэтом Михаилом Ландманом: “…Пришла вёрстка последней ахматовской прижизненной книги “Бег времени”, за нею явился некий высокий редакционный чин из “Худлита”. Явился он, скорее всего, из желания пообщаться с Ахматовой, потому что обычно за рукописью или корректурой присылали курьера. Ахматова вёрстку не отдала, что было само по себе нарушением установленного правила, а объяснением повергла онемевшего чина в изумление: “Мария Сергеевна ещё не видела…”<…> Высокопоставленный посетитель был в такой растерянности, что, пролепетав какое-то извинение, расшаркался и ушёл. Ахматова даже не пригласила его присесть”.

Жизнь Марии Петровых нельзя назвать безоблачной и  счастливой. Горечь тяжких разлук и утрат довелось ей отведать смолоду. В 17 лет на литературных курсах она познакомилась со своим однолеткой (оба родились в 1908 году), таким же, как она начинающим ярославским поэтом и ещё прекрасным музыкантом Виталием Головачёвым, кстати, племянником составителя “Толкового словаря русского языка”, профессора Ушакова.

В 1927 году, когда им обоим было по 19 лет, Головачёв был арестован и осуждён на труд в северных краях. “Даже вообразить не могу, за что его посадили. Поэт, не имевший к политике никакого отношения. Не буян — тихий, гордый интеллигент”, – вспоминает близкая подруга Марии Сергеевны, поэтесса Юлия Нейман.

В этом же году Мария Петровых вышла замуж. Но не зря написала она своему мужу когда-то: “Я – это ты, только ты лучше”: брак не помешал ей вступить в неравную, иссушающую душевные и физические силы борьбу за освобождение Виталия Головачёва  Она не оставляла борьбу за Виталия вплоть до его освобождения. А когда его опять арестуют, Мария вновь вступит в борьбу за него. Что кроме участия и лелеющего чувства нежности могло в тот грозный час дать обречённому ощущение “подмоги”, утолить хоть на время его печаль? Но насколько ей было трудно, можно судить по таким строчкам:

Никто не поможет, никто не поможет,

Метанья твои никого не тревожат,

В себе отыщи непонятную силу,

Как скрытую золотоносную жилу.

Она затаилась под грохот обвала,

Поверь, о поверь, что она не пропала,

Найди, раскопай, обрети эту силу,

Иль знай, что себе ты копаешь могилу.

Пока ещё дышишь – работай, не сетуй,

Не жди, не зови (…)

Увы, вскоре она узнала, что ни ждать, ни звать было уже некого – последняя посылка возвратилась невостребованной, Виталий Головачёв умер от голода.

Друзья взялись спасать саму Марию. Война, эвакуация, неустроенность, голод. Мужа сослали по надуманным обвинениям, а в 1942 году расстреляли. На руках осталась 4-х месячная дочка. Как жить после такого, не перестать улыбаться, радоваться, писать стихи и любить жизнь. Много делал для неё в это время Пастернак. Он добивался принятия Петровых в Союз писателей.  В сентябре 1942 года приехавшая в Москву по поступившему, наконец, от Александра Фадеева вызову Мария Петровых впервые взглянула в его синие глаза и уже никогда не смогла оторвать от них взгляда

В кругу духовно близких Марии Сергеевне людей, о её всепоглощающей любви к одиозной фигуре сталинского режима, который покорно отдавал на заклание своих собратьев-поэтов и писателей, а в послевоенное время в числе первых включился в антисемитскую кампанию против “космополитов”, об этой её беде тактично не упоминали. Мирилась даже Ахматова.

Но… если этого литературного генерала любила эта искренняя, чуткая, нежная женщина – значит что-то в нём было, за что любить. Что-то кроме его аквамариновых глаз?

Вот мнение одного из моих оппонентов по Кью – Фёдора Савичева: “Не известно, как сложилась бы судьба Ахматовой и Ко в 1948г, если бы во главе Союза писателей СССР был не Фадеев, не боявшийся перечить Берии, согласно его биографу В.Авченко, а какой-нибудь гиперактивный соглашатель-душегубчик типа того же Хрущева.”

Ошибкой было бы думать, что Мария Сергеевна жила в тумане своей любви, ничего не замечая вокруг. Видела.

Даже в дорогой моей обители

За стеной живут … иные жители.

Любознательнейшие соседи

Слушают, дыханье затая, …

Сердцем негодующим крепясь…Не будучи красавицей, она легко покоряла мужские сердца. Михаил Ландман, поэт и переводчик, вспоминает: “В неё влюблялись многие. Кроме Мандельштама, Пастернака, очарованы ею были в разное время и Эммануил Казакевич, и Александр Твардовский, и Павел Антокольский… Словом, она была женщиной, которая вызывала сильные чувства у многих соприкасавшихся с ней людей…И причиной этому была какая-то неуловимая внутренняя сила, обаяние личности — не только ума, а какой-то потрясающей детскости и суровости, открытости и сдержанности.”

Удивительно, но она не делала ничего, чтобы специально кому-то понравиться, мало того, она совершенно не любила наряжаться, следовать моде. Но мужчины сами искали ее расположения и влюблялись в нее сами.

На долгие годы судьба сдружила ее с замечательным поэтом Арсением Тарковским. Под ее обаяние попал и сын А. Ахматовой- Лев Гумилев.

Анна Ахматова восторгалась талантом Марии, как поэта (“Маруся знает язык как Бог…”) и ценила её истинно человеческие качества (они были знакомы и дружили более 30-ти лет).

Образ мира Марии контрастировал с её трагической судьбой и переливался красками трогательности, спокойствия, мира и добра. Может быть, именно это и привлекало в ее жизнь такое количество восторженных мужских взоров.

Поток стихов Марии лился неудержимо, чаще с её слезами: жизнь не баловала её.

У меня большое горе

И плакать не могу.

Мне бы добрести до моря,

Упасть на берегу.

Не слезами ли, родное,

Плещешь через край?

Поделись хоть ты со мною,

Дай заплакать, дай!<…>

Пусть мольба моя нелепа,

Лишь бы кто-нибудь принес, –

Не любви прошу, не хлеба, –

Горсточку горючих слез.

Я бы к сердцу их прижала,

чтобы в кровь мою вошло,

Обжигающее жало,

От которого светло.

Словно от вины тягчайшей,

Не могу поднять лица…

Дай же кто-нибудь, о дай же

выплакаться до конца,

До заветного начала,

До рассвета на лугу…

Слишком больно я молчала,

Больше не могу.

Михаил Линдман скажет о чувствах Петровых к Фадееву так: “… Фадеев был для неё глубинной (тайной) любовью…”.

Ты отнял у меня и свет и воздух,

И – хочешь знать, где силы я беру,

Чтобы дышать, чтоб видеть небо в звездах,

Чтоб за работу браться поутру?

Ну что же, я тебе отвечу, милый?

Растоптанные заживо сердца

Отчаянье вдруг наполняет силой,

Отчаянье без края, без конца.

Или такое:

Прощай. Насильно мил не будешь,

Глухого сердца не разбудишь.

Я — камень на твоем пути.

Ты можешь камень обойти.

Но я сказать хочу другое:

Наверно, ты в горах бывал,

И камень под твоей ногою

Срывался, падая в провал…

После трагического ухода из жизни А. Фадеева, Мария Петровых, которую эта новость не просто приведёт в отчаяние – опустошит, напишет стихотворение “Назначь мне свиданье”, которое А. Ахматова признает шедевром любовной лирики ХХ столетия.

Многие считали, что у Марии “хорошо поставленный поэтический голос”. Но получив единожды отказ из издательства “Советский писатель”, вернувшего ее рукопись и посчитавшего ее стихи “несозвучными” эпохе, Мария Петровых замкнулась и не пыталась больше издавать свои стихи. И поэтому при ее жизни (и то только благодаря ее друзьям), вышел всего лишь один сборник – “Дальнее дерево” (1968 год, Ереван), куда вошли все ее стихи.

В наше время имя Марии Петровых вернул читателю Эльдар Рязанов. Романс на стихи”Назначь мне свиданье”исполняется в финале его фильма “Старые клячи”

В 2013 году издательство “Эксмо” в серии “Великие поэты мира” подготовило и выпустило сборник произведений поэтессы. Тираж в 4 500 экземпляров был быстро раскуплен, и сейчас его уже не найти в продаже. Марию Сергеевну Петровых наши современники признали выдающимся поэтом, правда спустя почти полвека после её смерти. Кто-то скажет, что “ее скромность равна ее гордости”. Возможно! Хотя жаль: многим посчастливилось бы познакомится с ее творчеством раньше.