Чем старше я становлюсь, тем чаще задумываюсь о том, что означает "искусство прощания" и корю себя за то, что так неловко и несуразно прощалась с теми, кого искренне и нежно любила. С теми, кто уходил навсегда. Ниже я помещу фрагмент из своей книги, что писала для своих близких. Это может послужит объяснением тому, почему Китайский Новый год такой же любимый праздник, как и наш Новый год, и станет ответом на Анин вопрос.
"С дедушкой Либасан тоже не попрощалась. Хотя... Но, если честно, так до сих пор и не понимаю, что это было вместо прощания. Он уходил в 96 лет. В здравом уме, хотя и полностью ослепшим после смерти бабушки Тони. Связь с миром - только радио с наушниками. Однажды заскочила к ним (он тогда жил с Любой, старшей дочерью), показалось, что он спит. Присела на корточки у кровати, положила свою руку на его... Он как-то встрепенулся, взял мою руку, прижал к щеке и заговорил... По-китайски... Очень долго. Такой длинный-длинный монолог. Опустил мою руку к себе на грудь, перебирал мои пальцы, подносил их к губам и говорил с такой нежностью и так трепетно и красиво... Ни одного слова не понимала, но чувствовала, что он говорит не со мной, не с внучкой... А с кем? Одно слово повторялось и было слышно разборчиво «линь или лин» – лес, холод (интернет переводчик). Что или кого он видел, о чём говорил? Отчего ему было холодно? Мы его любили, нас было много. Не как деревьев в лесу, но много: у Любы три дочки, у папы двое детей, у Валеры - два сына, у Наечки – два сына... Заворожённая музыкой языка, интонациями речи дедушки, боялась пошевелиться... Вошла Люба, сказала, что это бред и это бывает у него теперь часто. Дедушка, видимо, понял и замолчал... Любу недолюбливал. Закрыл глаза. Я поговорила с ним, покормила и побежала дальше: дел выше крыши... Развод, суды, двое детей, работа... Конечно, оправдываюсь... Ничто не может служить оправданием нашей душевной близорукости. Больше я его не видела живым. Сожаление и стыд, которые теперь всегда с тобой, – это самое мизерное наказание за мою нечуткость..."